«Глупая вещь жизнь… только чудесная: предложи мне повторить — повторю, как была, точь-в-точь, со всеми горестями и гадостями, если можно будет опять начать с Одессы».
Читая эти строки, невольно думаю — а если бы именно он, а не Бабель, стал «главным» одесским писателем? Может быть, другим стал бы и образ города — не бандитским, а интеллигентным? И Беня Крик не стал бы героем сериалов?
За девять лет до смерти, в Париже, Владимир Жаботинский публикует пронзительное эссе «Моя столица» — ещё одно признание в любви к родному городу:
«Я не уверен, подобает ли человеку моего знамени сознаваться в патриотическом пристрастии к месту, лежащему не под сенью этого стяга, — но ничего не поделаешь. Все мы такие, кто там родился; а кто не такой, зовите его черным изменником. При мне в Лондоне раз один земляк, не моргнув и ресницей, удостоверил во всеуслышание, что в Одессе девять миллионов жителей. Потом он объяснил мне: „Это потому, что в Лондоне восемь; а если бы в Лондоне было двадцать, у нас было бы двадцать пять; и никаких уступок“. Я его понимаю; даже завидую, что мне самому не пришел в голову такой простой статистический метод».
А вот ещё:
«Непросто выстроился наш город. Семь народов — семь по крайней мере — сложили вскладчину кто свой гений, кто свой пот, чтобы создать эту жемчужину вселенной. Умница немка, царица в Петербурге, выбрала лучшее место на всем Черноморье, между Днепром и Днестром, и сказала: „быть на этом месте главной гавани Понта Эвксинскаго“. Французский беженец (по паспорту Ришелье, но мы зовем его Дюк) был гувернером нашего младенчества. Изо всех ста городов Италии, от Генуи до Бриндизи, потянулся в Одессу легион черноглазых выходцев — купцы, корабельщики, архитекторы, и притом (да зачтется им это в куще райской) на подбор высокоодаренные контрабандисты; они заселили молодую столицу и дали ей свой язык, свою легкую музыкальность, свой стиль построек, и первые основы богатства. Около того же времени нахлынули греки — лавочники, лодочники и, конечно, тоже мастера беспошлинного товарообмена — и связали юную гавань со всеми закоулками анатолийского побережья, с Эгейскими островами, со Смирной и Солунью. Итальянцы и греки строили свои дома на самом гребне высокого берега; евреи разбили свои шатры на окраине, подальше от моря — ещё Лесков подметил, что евреи не любят глубокой воды — но зато ближе к степям, и степь они изрезали паутиной невидимых каналов, по которым потекли к Одессе урожаи сочной Украины. Так строили город потомки всех трёх племен, некогда создавших человечество, — Эллады, Рима, иудеи; а правил ими сверху, и таскал их вьюки снизу юнейший из народов, славянин. В канцеляриях распоряжались великороссы, и даже я, ревнивый инородец, чту из их списка несколько имен — Воронцова, Пирогова, Новосельского; а Украина дала нам матросов на дубки, и каменщиков, и — главное — ту соль земную, тех столпов отчизны, тех истинных зодчих Одессы и всего юга, чьих эпигонов, даже в наши дни, волжанин Горький пришел искать — и нашёл — настоящего полновесного человека… Очень длинная вышла фраза, но я имею в виду босяков. И ещё второго зодчего дала нам Украина: звали его чумаком, он грузил жито у днепровских порогов и, покрикивая на волов „цоб цобэ!“, брел за скрипучим возом по степу до самой Пересыпи — кто его знаете, сколько недель пешего пути, или месяцев.
Итого, считая Екатерину и Дюка, семь народов; и каких!
… Одессу, как вавилонскую башню, с первого камня строили все племена — то есть, как уже доложено выше, все (по-моему) истинно великие племена истории; все её строили, и каждое вложило в неё кусок своей гордости».
Трудно написать лучше. Если вообще возможно.
Теперь улица Жаботинского есть не только в пятидесяти пяти городах Израиля. Есть она и в Одессе. А в 2016 году его именем названа школа № 94 — с углублённым изучением иврита и информатики.