В Одессе ещё хуже.
Она вся пропитана историей, как хорошо настоявшийся торт.
К историям известных и неизвестных людей тут подмешивается моя личная история. История моей семьи. И это целые наслоения.
А начинается всё с простейших вещей.
Когда я гляжу из окна своей квартиры на крышу небольшого флигеля внизу, я не только думаю о том, что здесь находилась картинная галерея художника Николая Дмитриевича Кузнецова, и в очередной раз планирую поехать в Белград, где он провёл последние годы своей жизни, но и вспоминаю, как в десятом классе мы целую неделю дежурили тут, на посту номер один, у памятника неизвестному матросу, и как это было здорово.
Когда я иду за посылкой на ближайшую почту, проходя мимо внушительного здания, в котором теперь учат полицейских, сердце моё пусть немного, но трепещет, потому что именно тут, в давно не существующей третьей мужской гимназии, учились Кандинский, Королёв, Козачинский и всё тот же Марк Слоним.
Чуть дальше, уже на Успенской, я стараюсь зайти во двор дома номер семь, когда-то доходного дома Котляревской, построенного чехом Викентием Прохаской, потому что там жили не только Кира Муратова и профессор Добролюбский, на внучке которого женился мой двоюродный брат, но в первую очередь потому, что там вырос мой папа. Через квартал, в двадцать третьем доме, когда-то построенном знаменитым Францем Моранди для не менее знаменитого Анатры, находилась в 1950-х школа номер 83, где папа учился. Сейчас это еврейская школа номер 94, совсем недавно названная в честь одного из величайших сыновей Одессы, Владимира Жаботинского – по этому случаю в Одессу приезжал его внук, и мы с ним тогда здорово пообщались. А в начале 90-х здесь же работал детский сад, и однажды, услышав из его окон детский смех, я остро захотел бросить всё к чёртовой матери и пойти работать сюда воспитателем.
Так и не пошёл.
Ну, а в сером четырёхэтажном доме номер двадцать семь, построенном в 1913 году архитектором Каменецким для Шифф-Райзмана, жила моя первая любовь, и я провёл там множество упоительных вечеров и ночей.
По Одессе легко и приятно прокладывать маршруты. Идя за продуктами на Новый рынок, можно пройтись дорогой, которой шёл в гимназию маленький Юрий Олеша – благо, он подробно описал маршрут в своей «Книге прощания». По пути в библиотеку можно заглянуть во двор дома сорок шесть, где жил Кириак Костанди, пройти мимо дома Фундуклея, куда с докладами к тогда ещё графу Воронцову приходил Пушкин, зайти во двор дома номер тридцать шесть, где почти двадцать лет прожил Илья Мечников. Рядом с библиотекой, в одиннадцатом номере, в 1911-м выставляли свои работы участники второго «Салона» Владимира Издебского, того самого салона, который стал чуть ли не бенефисом Василия Кандинского и братьев Бурлюков.
Выйдя из библиотеки, можно спуститься по Пастера, чтобы взглянуть на дом, в котором жили родители Сони Делоне, а потом, пройдя мимо медицинского университета, куда я когда-то безуспешно пытался поступить, выйти к художественному музею. Идя потом вверх, по Софиевской, пройти мимо дома, в котором останавливались в 1885-м Михаил Врубель с Валентином Серовым, а, подойдя к дому на углу с Преображенской, поднять голову наверх, чтобы найти окна комнаты Бурлюков, той самой комнаты «под крышей, с окнами-бойницами, где по потолку Воронцовский маяк проводил полосы своих огней».