- Вот почему он Бендер, — сказал Александр Иосифович, увидев, что я поднял глаза от листа. — Теперь всё встало на свои места. Знаешь, как у евреев Российской империи появились фамилии? Их просто стали присваивать в приказном порядке, в начале 19-го века. Основные группы фамилий произошли от места, где они жили, от рода занятий или стали производными от отчества. Кроме фамилии Бендер, например, мы сегодня можем встретить людей с фамилиями Бендерский, Бендерович и другими. Живущий среди нас фотограф Леонид Бендерский — прямое тому подтверждение Фамилия известного одесского художника Соломона Кишиневкого — из той же категории. Разумеется, как и Бориса Херсонского. Или, например, уехавший из Одессы в Америку писатель Павел Лемберский. Его фамилия происходит от немецкого названия Львова — Лемберг. Кстати, любимая нами Александра Ильинична Ильф вспоминала, что фамилию Бендер носил не только мясоторговец, сосед Ильфа по Малой Арнаутской, но и преподаватель немецкого языка в военном училище, где также преподавал отец братьев Катаевых, учительница немецкого языка в гимназии и даже сослуживец Ильфа в Опродкомгубе.
Теперь становится понятным, почему Ильф и Петров изобразили в романе такой экзотический способ бегства из СССР. Бендер хотел не просто взойти в Эрец-Исраэль, но побывать перед этим — возможно, в последний раз, — на родине предков. Конечно, уехать легально в те годы было уже практически невозможно. Судя по всему, наш Иосиф сбежал из СССР в самом начале 1928 года, зимой, ещё до полной публикации «Двенадцати стульев». Упоминаемые в первом письме Эзра Зускин и Хаим Гликсберг уехали раньше — Зускин в 1922, а Гликсберг в 1925 году. Отец Гликсберга, главный раввин Одессы Шимон-Яаков уехал в Эрец-Исраэль в 1935 году с огромными усилиями лишь с помощью Бялика. Остальные пятеро детей раввина Гликсберга остались в СССР. Кстати, сам Шимон-Яаков стоял у истоков сионистского движения «Мизрахи» — поэтому жить хотел только в Эрец-Исраэль.
— А Валя и Валя? — спросил я.
— Это Валентина Леонтьевна Грюнзайд, жена Евгения Петровича, и Валентин Катаев.
— Почему же Бендер так рисковал для того, чтобы вырваться из Советского Союза?
— Как я понял, он ещё с детства стал пламенным приверженцем идей сионизма, и мечта вернуться на историческую родину перевесила все страхи. Более правильный вопрос — почему он не сделал этого раньше, когда «ворота» для выезда из страны были ещё открыты. Причина эта описана в последнем письме. Вот оно.
И Александр Иосифович протянул мне третье письмо:
«Дорогой Женя, добрый день!
У нас сейчас настоящая зима в субтропиках — ливни. У вас в Москве, наверное, совсем холодно и всё замело снегом. Как там наши? Как Валентин и Валя?
С Шором вы здорово придумали. А главное — вполне правдоподобно. Не может быть прототипом главного героя советского романа сионист и эмигрант. Кстати, Зускин спрашивал об Осипе Шоре — правда ли, что он живёт в сейчас в Москве в одной комнате с Олешей, как он когда-то в Харькове?
Тебе не опасно со мной переписываться? До нас доходят обрывки сведений о стране Советов. Судя по тому, что у вас с Илюшей всё в порядке, русский антисемитизм пока не возродился в полную силу. Это радует.
У вашего шедевра появился ещё один читатель. Точнее, читательница. А ещё точнее — слушательница. Из нашего круга вы будете первыми, кто об этом узнает. Её зовут Рут. Она из Польши, приехала сюда четыре года назад. По-русски почти не говорит, общаемся на идиш, но всё больше и больше переходим на иврит. На иврите я и читаю ей, страницу за страницей, ваши рукописи. Начал со „Стульев“. Конечно, она далека от Москвы, от российских масштабов и не может по достоинству оценить то, какой фурор может вызвать ваш с Илюшей новый роман. Но — ты знаешь, возможно, это даже к лучшему.
Для меня это отличная практика — переводить ваши книги на иврит. Труднее всего, конечно, переводить ваши блестящие шутки. Пока справляюсь. Рут смеётся. Она встревожилась лишь однажды — когда Воробьянинов с бритвой подкрадывался к моему горлу. Помните наш девиз: „Если ты умер — делай вид, что ничего не произошло“? Я сразу показал ей рукопись второй книги с моими приключениями — и она успокоилась.
Часто вспоминаю Олю. Видел ли кто-то её? Что с ней?
Засим остаюсь верно любящим вас,
Привет Илюше, Вале и Вале.
Ваш Остап. Шучу.
16/I/1930».