Поражаться и вправду было чему – тому, что хозяйка отеля ползёт на коленях к гостю, сидящему в середине комнаты, и тому, что горничная сидит у ног гостя до тех пор, пока он не уснёт, разговаривая с ним и читая ему японских классиков. Обилию кладбищ и впервые увиденному вулкану (кстати, оказалось, что «художник не любит кладбищ» - несмотря на то, что кладбищенская тема рефреном повторяется в его стихах…). Но главным интересом Бурлюка была «величественная Фудзи-Яма», которая видна с Ошимы с непривычной стороны. Конечно же, он сразу принялся за работу – «делал этюды на воздухе» и «каждое утро ходил писать рассвет над морем». На третьй выставке, устроенной Бурлюком и Пальмовым в Киото, демонстрировалось несколько из этих выполненных в постимпрессионистском стиле пейзажей – один даже купила представительница императорской семьи. «Заказано её высочеством Каямо-мия», - такая ленточка была наклеена на пейзаже «Ошима, Мотомура».
Интересно, что в повести «Ошима», которую Бурлюк посвятил Максиму Горькому, «первому певцу Пролетариата», его герой – то бишь он сам – прекрасно общается с бывшим белогвардейским офицером (Петром Ильиным) и даже говорит фразу: «Ну большевички наверное всё подобрали» [22] при рассказе офицера о своём друге-миллионере, спрятавшем от них золото. Отношение Бурлюка к социализму очень напоминает отношение к нему же Юрия Олеши, который в своих записных книжках, получивших потом название «Книга прощания», писал:
«Иногда думаю: ах, как хорошо жилось бы мне, буржуа, в буржуазном обществе! Начинаю ненавидеть то, что окружает меня. И тогда вдруг спохватываюсь и ору себе: как? Неужели? Неужели я против этой величайшей идеи? Я, в детстве читавший Уэллса, — я против идеи, которая построит фантастическую технику? Я же видел в мечтах этот город будущего, блеск гигантских стекол, сверкающую синеву какого-то вечного лета… Как? Я — обыватель, собственник? Нет! Нет! Нет! Мне стыдно перед самим собой! Но ведь меня уже не будет. Ведь я не дождусь техники в социализме.
А может быть, просто нужен мне технически богатый ослепительный город, которыми давит меня Запад, — меня, видящего серый забор, нищету, русские затхлые буквы в мире, где строится социализм? Ведь может быть такой ужас: что преданность будущему, т.е. грандиозности техники, есть просто тоска о Европе настоящего времени. Быть может, если бы я жил в Европе, то мне и не нужно было бы мечтать о будущем?» [23]
В отличие от Юрия Карловича, Давид Бурлюк не только увидит этот «технически богатый ослепительный город», но и будет в нём жить. При этом неустанно утверждая и напоминая, что он до глубины души просоветский человек. И то, что на его выставку в Кобе в сентябре 1921 года придёт в числе прочих атаман Семёнов, [24] его вовсе не смутит.
[22] Давид Бурлюк. Ошима. Нью-Йорк, Издательство М.Н. Бурлюк, 1927. С. 19
[23] https://litlife.club/books/153486/read?page=11
[24] Григорий Михайлович Семёнов (1890-1946) – казачий атаман, деятель Белого движения в Забайкалье и на Дальнем Востоке, генерал-лейтенант Белой армии.